Так мало его, этого самого кокетства, то даже значение слова за последние два десятка лет изменилось. Сейчас кокетство это больше игровое изображение беспомощности, активная пассивность, атака посредством уклонения. Часть флирта, которая опирается на подчеркивание женского, «слабости». 

Однако слабость ведь не в чести, люди ужасно стремятся показать, что они сильны как кони. «Защити меня, слабую женщину, а то я тебе такое устрою, (и дальше, конечно, матом)” — вот актуальное послание. Это очень далеко от кокетства, которое может, напротив, трогательно притворяться защищенным, как это делает, например, роза в „Маленьком принце“ со своими жалкими шипами.

Но в девочках я этого не вижу. Если девочка что‑то и просит, то подтекст не „у тебя лучше получится, я не разберусь“, а „я бы и сама, да устала“ или „смогу и лучше тебя, но самой мне лень“. И это, конечно, не к девочкам претензия, а к установке на равенство. Впрочем, я не против равенства, я только за. Но из‑за него игра пропала, а словом „кокетка“ чаще называют мужчин — например, меня, потому что я не собираюсь прикидываться настоящим мужиком и хочу, чтобы за мной ухаживали.

Помните шэо‑принцип? В отношения вступают равные люди, чтобы перераспределить власть, отказаться от равенства — ради смысла отношений. Так вот равенство не отменяет игры, оно ее усложняет. Раньше кокетка знала о своей женской беспомощности и просто подчеркивала ее, внося очарование в виде туманного или острого обещания близости. Сегодня подчеркивать беспомощность означает жестко манипулировать — поскольку при равных правах ты не можешь быть беспомощна, если ты дееспособна. Вот и приходится нелепейшим образом играть „силу“. Мужчина, если ему нравится такая игра, просит играть ее до конца и захватить на свидание страпон. Девушка озадачивается.

А просто игра усложняется. Например, слабость может быть избирательной: дескать, я сама‑то сама, но это со всеми, а рядом с тобой я просто теряюсь и не могу ни в чем разобраться. Другой вариант — больше открытости: я сама, но с тобой я хочу играть зависимость. Третий вариант: я чувствую внутри себя, что вот‑вот стану несмышленой девочкой, но если ты меня чуть‑чуть подтолкнешь. Четвертый вариант: твое мужское так властно проявляется, что активирует во мне подчиняющееся женское.

Чем отличается игра от манипуляции, кроме того, что ничем? Тем, что об игре договариваются, и все участники играют ее с удовольствием. И вот ее, эту игру, хотелось бы в отношения вернуть, иначе о каком флирте, о каком кокетстве мы говорим? И ведь этого хочется, правда же? Играйте самих себя, играйте слабость. Сдавайтесь отношениям, иначе откуда они возьмутся?